Алексей Карпов - Владимир Святой [3-е издание]
Святослав вошел в историю с именем Храбрый. Поздние источники называют еще одно его прозвище — «Легкый» (то есть «лёгкий»), — данное ему, вероятно, за быстроту натиска, скорость передвижения. В «Похвальном слове князю Владимиру», известном в рукописях XVI–XVII веков, князь получил такую характеристику: «Бе же телом легок, и мудр, и вельми храбр»{17}.
Русский князь принадлежит к числу тех фигур, которые определяли или, по крайней мере, пытались определять ход мировой истории. Сокрушая препятствия, стоявшие на их пути, и не останавливаясь ни перед чем, они устремлялись к достижению своей цели, не всегда даже полностью осознанной, и устремляли вслед за собой целые народы. Кровь, людские слезы сопровождают почти каждый их шаг, но в памяти не склонной к сантиментам истории сохранились лишь результаты их неуемной деятельности — победы и поражения, созданные или разрушенные империи и царства, государственные перевороты и общественные переустройства. Я думаю, не будет большим преувеличением сказать, что имя русского князя Святослава стоит в одном ряду с именами других великих воителей раннего Средневековья — Аттилы и Теодориха, Хлодвига и Карла Великого. Конечно, различны масштабы этих полководцев, да и жили они в разных условиях — одни предводительствовали ордами диких племен, другие стояли во главе развитых государств. Но всех их объединяло стремление к созданию своей империи, к распространению своей власти на весь доступный их взору обитаемый мир, причем обитаемый по преимуществу культурными народами, плодами цивилизации которых можно было воспользоваться незамедлительно. Святославу не повезло. Гибель не позволила ему осуществить свой замысел. Его империя распалась, по существу не успев даже образоваться. Но сам замысел был обозначен достаточно ясно.
В русскую историю князь Святослав вошел не столько как правитель своей земли, сколько как завоеватель чужой. Дружинный вождь, подвиги которого восхищали современников, Святослав тем не менее не стал героем ни одной русской былины; имя его не удержалось в памяти народа, сохранившись, однако, на страницах летописей и хроник — как русских, так и византийских. Родная держава, Русь, не занимала в уме князя главенствующего места. Она представлялась ему лишь частью той великой славянской империи, которую он замышлял создать на Дунае. Причем частью не самой главной. На страницах русской летописи мы почти не увидим Святослава в Киеве — он все время в разъездах, в военных походах, вдалеке от родного дома. Киевляне прямо упрекали своего князя: «Ты, княже, чужой земли ищешь, а своей охабився» (то есть пренебрегаешь, брезгуешь). И Святослав сможет лишь подтвердить их упрек. «Не любо мне в Киеве быть» — так ответит он матери и боярам.
Чем же объяснить это очевидное пренебрежение князя родной державой? Почему не Киев сделается средоточием его деятельности? Вероятно, можно искать разные причины, в том числе и, что называется, объективного характера. Например, такой причиной может быть естественный рост территории Древнерусского государства, интересы которого неизбежно сталкивались с интересами сопредельных стран. Это вызывало войны; одна война порождала другую — и русские дружины все дальше и дальше удалялись от родной стороны. «Путь из Варяг в Греки», некогда захваченный «вещим» Олегом, вел к Константинополю, называемому русскими Царьградом, — «новому Риму» и «новому Иерусалиму», величайшему из городов того времени. Слава о роскоши и великолепии этого «города царей» притягивала к нему искателей добычи со всех концов света. Русские князья также издавна нашли путь к Царьграду. Когда-то Олег перебрался из Новгорода в Киев; теперь же Святослав стремился закрепиться еще южнее, еще ближе к границам великой Империи.
В устремленности Святослава к богатому югу сказывался, конечно, и его воинственный нрав. Пример миролюбия матери вряд ли мог привлечь молодого князя. После памятного похода на древлян Ольга не вела войн. Истосковавшиеся по заморским походам, сулившим баснословное обогащение и славу, киевские дружинники всё чаще вспоминали времена Олега и Игоря. Святослав с его рано проявившимися качествами воина явственно напоминал им своих знаменитых предшественников.
Надо сказать, что Святослав, по-видимому, с детства не вполне уютно и свободно чувствовал себя в родном Киеве. Князь по рождению, он тем не менее и позже не мог творить свою волю в собственном государстве. В течение слишком длительного времени — без малого двадцать лет — Киевской державой единолично и самовластно распоряжалась мать князя Святослава, великая княгиня Ольга — женщина властная и умудренная, привыкшая и умевшая повелевать, как говорится, правительница волею Божьей. По мере взросления сына Ольга не спешила выпускать из своих рук бразды правления — как и большинство людей такого типа, она считала, что справится с делом лучше кого бы то ни было. Так бывает в иной семье. Киевская же держава была для княгини прежде всего большим хозяйством, за которым нужен глаз да глаз, мужниной «отчиной», сохранить которую ей надлежало со всем тщанием и бережливостью. Настоящий князь слишком долго был для нее лишь несмышленым дитем.
А что же Святослав? Ему оставалась та область приложения сил, в которой мать не могла, да и не желала заменить его, — войско. Дружина нуждалась в князе точно так же, как князь — в дружине. Святослав с готовностью отдался воинским упражнениям с самой ранней поры. Сын князя, он в три года сел на коня и стал старшим мужчиной в своем роду{18}. Воинская подготовка была обязательной и обычной для мальчика его происхождения и положения. Необычными были, наверное, успехи, которых достигал Святослав. Первым его наставником стал варяг Асмуд, а затем — варяг же Свенельд, воевода его отца Игоря, самый опытный и удачливый из всех полководцев Руси того времени. Непривычный и неприученный к управлению страной, Святослав находил себя в обстановке военного лагеря, среди походных шатров, бряцания оружия и воинственных кликов соратников.
Надо думать, такое разделение обязанностей устраивало Ольгу. Она сохраняла в своих руках управление Русской землей, рядом же подрастал сын, умелый воин, предводитель дружины.
До 964 года мы не знаем ни об одном самостоятельном шаге князя Святослава в качестве правителя своей страны. Управлением державы и сбором дани, переговорами с иноземными послами — всем занималась княгиня. В 959–960 годах в сношениях с западными странами Ольга именовала себя «королевой русов». Немецкие хронисты, сообщая о ее посольстве ко двору короля (а затем императора) Отгона I, вообще не знают о том, что в это же время на Руси был и «король русов» — уже вполне взрослый князь Святослав Игоревич. Осенью 957 года княгиня посетила Константинополь, где ее принимал император Константин Багрянородный. В сохранившемся описании церемонии приема удивляет чрезвычайно низкий статус послов князя Святослава по сравнению даже со второстепенными членами посольства самой Ольги{19}. И это при том, что тринадцатью годами раньше, при князе Игоре, посол Святослава (тогда еще младенца) занимал второе место в дипломатической иерархии, уступая лишь послу самого Игоря.
